• Е. П. Смургис. Полторы тысячи полярных километров, продолжение

Потом убеждаю себя в том, что даже если это и берег, то все равно — до него еще надо грести и грести, от того что его увидишь, его не приблизишь, а расслабляться рано. И все же очень, очень хочется увидеть берег! То и дело как-то непроизвольно оборачиваюсь, до боли в глазах всматриваюсь в то место, где, вроде бы что-то темнело. Ничего нет. Опять гребу. И снова всматриваюсь в горизонт. И проходит еще немало времени, прежде чем натренированный глаз уверенно улавливает среди волн едва заметное черное пятнышко.

Все в порядке! Курс правильный, еще сколько-то часов гребли — и я прибываю на факторию.

Стоило на какую-то долю уменьшиться напряжению — появилось чувство тошноты. Морская болезнь? Не должно быть, никогда раньше ей не подвергался. В 23.00 бросаю якорь на глубине 15 м — по-прежнему далеко от берега.

Залезаю под пленку, ложусь. Становится совсем плохо, выворачивает внутренности, на лбу появляется липкий холодный пот. Совсем не кстати такое состояние — раскисать нельзя. Ну, если отдых не помогает — за весла!

Наблюдая за лодкой и волной, работая, — отвлекся Стало лучше. Воздух +1,8°; вода +3,5°. Ветер около 20 м/c.

19 августа. Час ночи. Сумрак. Вокруг вздымаются волны. Стоит гул, шипенье. Гребу, с ног до головы облитый соленой водой. Хорошо, что захватил гидрокостюм!

Начался мой день рождения. Много раз приходилось встречать его в путешествиях на лодке, но чтобы одному и в такой обстановке, — никогда. Интересно, сколько же это дней я не видел ни души? Прикидываю, последний мой заход к людям — Нагарка, а вышел я этой станции 8 августа. Значит, 11 суток полного одиночества. Не знаю как в тропических широтах, а в Арктике плавать одному — удовольствия мало.

В три стало светло. Видимость не очень хорошая, но вчерашняя горка видна отчетливо. Ветер слабее не стал, но изменил направление и дует теперь с пролива Олень-его — мне навстречу. При такой ситуации греби не греби — вперед много не продвинешься! Надо идти к берегу и выбрасываться...

Все чаще рушится вал, образуя бурлящие пенистые водяные массы. На море два цвета: белый — пены и грязно-желтый — воды. Мель. Вал становится круче, его срывает в лодку. Неожиданно открывается низменный берег, сколько хватает глаз — забитый бревнами. Волны разбиваются прямо о них, нет даже узенькой полоски песка для «мягкого приземления». Медленно пячусь кормой к берегу — только так можно избежать затопления лодки крутой прибрежной волной и сохранить возможность маневрирования в случае необходимости! Однако пристать некуда. Бросаю якорь, осматриваюсь.

Трижды повторяю эту процедуру, пока выбираю сравнительно спокойную позицию в непосредственной близости от черных блестящих бревен, устилающих сушу. Распаковываю спальный мешок и, не раздеваясь замертво падаю на дно лодки, хотя она и на спокойном месте прыгает, что норовистый козел.


«МАХ-4» прибыла на факторию Матюй-Сале в условиях шторма. Ветер 21 м/с. Метеосводка А. Зав. факторией В. Алабужев». — Появилась еще одна отметка в маршрутной книжке.

4 сентября. «МАХ-4» — в районе Воронцово-Байкалово — после пересечения Енисейского залива. Дело сделано: Карское море за кормой. Настроение бодрое, хотя времени мало, а впереди до цели моего плавания — Дудинки — не менее 400 км пути. Заметим, пути — против течения, чем дальше, тем более заметного.

Ночую, стоя на якоре. Ветер такой, что опасался казаться на береговых камнях, если не удержит якорь.

Спать лег в брюках от гидрокостюма: в случае чего надо быть готовым к спасению лодки. Так и не смог как следует заснуть: каждый сильный рывок настораживал, а мотало до самого утра.

  • Е. П. Смургис. Полторы тысячи полярных километров, продолжение